- Почему мой? - еще тише проговорил Бакута. - Александр Павлович - наш штурман.

- Кто бы он ни был, но я не хочу его называть своим. Он не товарищ нам. Он бежал!..

- Полундра! На место! - гаркнул боцман, ударив кулаком по стене. - Нина, пока не поздно, спрячь под койку этого пескаря. За одно слово о нашем Александре Павловиче я у любого оторву ноги и выкину за борт!

Нина в отчаянии обхватила боцмана и усадила его на койку. Страх девушки повлиял на старого моряка, и, успокоившись, он презрительно бросил:

- Трусы те, кто хнычет и боится за свою шкуру. Если Александр Павлович ушел, так я, Иван Бакута, верю и говорю: так надо.

- Да, так надо, - решительно повторила за боцманом Нина, - Я тоже верю.

- Молодец, - одобрительно посмотрел на нее Бакута. - Как я вижу, некоторые из моряков напрасно носят штаны.

- Простите его, боцман, - опасливо шепнула Нина и громко сказала: - Не надо ссориться, товарищи. Нас было четверо. Судите сами: если бы появилась возможность бежать одному, конечно, мы бы послали штурмана или боцмана.

- Так думаю и я, - подхватил Бакута, - и я бы в первую очередь послал штурмана.

- К чему же нам троим, близким людям, заводить ссоры? - продолжала Нина. - Вместе спасались в море, и здесь живем и надеемся на свободу только потому, что мы вместе. Как можно нам враждовать?

- Нина, - растроганно сказал боцман, - бери мою руку. Золотая у тебя голова. Клянусь душой, я хотел бы иметь такую дочку.

Разговор оборвался. За пленниками явился конвой из четырех солдат и одного офицера. В просторном, ярко освещенном круглом салоне, куда привели предварительно закованных в стальные наручники моряков, за черным лакированным, ничем не покрытым столом сидели трое японцев в полной парадной форме, с золотым шитьем и с орденами на груди. В центре, положив руки на стол, восседал тучный человек, вместе с Алендорфом встретивший наших друзей в первый день прибытия их на остров. С левого края, вытянувшись во весь рост, стоял Алендорф.

- Перед вами командование крейсера, - сказал морякам начальник конвоя, показывая на свисавшие с потолка флаги. - Вам предлагается подробнейшим образом осветить обстоятельства побега штурмана Головина.

Пленники молчали.

- Советские моряки, - жестко проговорил Алендорф, - я уполномочен предупредить вас: по военным законам, которые должны быть для вас священны, в случае отказа отвечать вы подвергаетесь смертной казни. Отвечайте, боцман Бакута! Отвечайте, матрос Мурашев!

- Не знаю, - пожал плечами Андрей. - Нам ничего не известно.

Алендорф перевел его слова судьям, и тучный японец, видимо командир крейсера, глазами указал на Нину.

- Фрейлейн Нина, что вам известно? - спросил Алендорф.

- Ничего…

- Когда вашу каюту стал посещать Накамура?

- Намерены ли вы, боцман Бакута, что-либо разъяснить суду?

- Поговорить можно, - согласился боцман. - Если хотите, могу высказаться.

- Говорите. Старайтесь изъясняться короче.

- Хорошо, что предупредили, - заметил боцман, - иначе я могу говорить трое суток без еды. Так вот что вам скажет Бакута. Плаваю я с пятнадцати лет. Подсчитайте: выходит - плаваю без двух годов сорок лет. За свою жизнь я знал Романовых, князей, баронов, пароходчиков, адмиралов и генералов…

- Подсудимый Бакута, вы уклоняетесь от прямого ответа.

- Вовсе нет. Я только хочу узнать от вас, как вы думаете: если я не боялся самодержавия, стану ли я бояться этих…

- Остерегайтесь, подсудимый. Перед вами командир крейсера и высшие чины командного состава…

- Так я же и говорю, - удивился боцман, - я и вспоминаю про могущественных адмиралов, генералов, перед которыми я никогда не трусил.

- Как старому моряку, - прервал Алендорф, - вам бы следовало помнить, что именно ваших адмиралов и генералов разбили японцы.

- Нет, не японцы, - спокойно возразил Бакута, - а мы всем народом нашим разбили своих адмиралов, генералов и офицеров, потом мы разгромили на Дальнем Востоке японцев, на Западе…

- В последний раз предупреждаю: говорите о сути дела.

- Только о сути и говорю. Мало ли кого мы разгромили! А сейчас мы, советские моряки, бессовестно захвачены в неволю и закованы в цепи. Но мы не одиноки. На родине у нас - великая армия, авиация, артиллерия, танки, броневики. Попробуйте сунуться туда - наломают шею, вы это знаете лучше меня. А тут нас трое, и мы в цепях. Если вы не трусы, снимите наручники, и я без авиации покажу вам…

- Замолчите! Суд немедленно прекратит разбор дела, если вы все трое не заявите о своей готовности признаться.

- Кончайте! - неожиданно выступив вперед, запальчиво воскликнул Андрей. - Вы ничего не добьетесь. Знайте, мы помогли бежать штурману…

- Молодец, Андрей! - восторженно сказал боцман. - Трави на полный ход…

- Последнее слово, - поднял руку Алендорф. - Фрейлейн Нина, к вам, как к женщине, командование отнесется со справедливой благосклонностью. Советую вам…

- Нечего мне советовать, - спокойно заявила Нина. - Товарищи высказались. Я так не умею, как боцман, но я… не побоюсь и умру, как и мои товарищи. Не тратьте время!

Помрачневший Алендорф отошел к столу и через минуту, не глядя на пленников, объявил:

- Всех расстрелять!

Глава шестнадцатая.

НАКАНУНЕ СМЕРТИ

Караул на этот раз состоял не менее чем из десяти солдат. Но это была излишняя предосторожность. Пленники шли, погруженные в свои думы, а Бакута, словно забыв про приговор, вспоминал свою речь. Она ему очень нравилась, и он с нетерпением мечтал о том, как бы скорей вернуться в каюту и узнать, какое впечатление произвела она на друзей.

Приговоренные к смерти моряки очутились в непроницаемой темноте. Когда вдали затихли медленные шаги солдат, боцман заговорил вне себя от нетерпения:

- Ну, что скажете? Какую я речь отгремел?!

- Очень хорошо! - в один голос отвечали Нина и Андрей. - Хорошая речь.

- Мало сказать - хорошая, - гордо поправил Бакута, - первокласснейшая речь. Этак кто-нибудь и в самом деле поверит, что я малограмотный. А вот, как видите, в этой речи я им преподал и историю, и географию, и про династию Романовых, и про адмиралов и генералов. Прошу заметить, - строго подчеркнул боцман, - до всего этого Бакута дошел своим умом. Что правда, то правда - университетов я не кончал. Жаль, - вздохнул боцман, - жаль одного: что такую чудесную речь нельзя пропечатать в газетах.

Боцман уселся удобней и уже хотел было приступить к более подробному разбору своего выступления, как у дверей раздались чьи-то шаги. Бакута замолк, но в каюту никто не вошел. Лишь за стеной, выходившей в коридор, раздался звук, какой издают, опускаясь, железные шторы в витринах магазинов.

- Удивительно, - минутой позже чуть слышно произнес Андрей, - этого никогда не бывало. Воздуху нет… Нечем дышать.

- Может быть, - рассудил боцман, - они нас хотят задушить. Веревки жалко…

Внезапно боцман вспомнил утреннее посещение Накамуры. Он рассказал о нем друзьям и бодро закончил:

- Уверяю вас, штурман недаром ушел. Верьте, что нам не дадут пропасть.

- Боцман, - с грустью откликнулся Андрей, - вы должны меня простить за утренние мои слова…

- Молодой ты, - благодушно успокоил его Бакута. - Может быть, и я в твои годы на твоем месте… Да что говорить! Штурман Головин - настоящий советский моряк, он не продаст.

Прошло около часа. С каждой минутой дышать становилось труднее. Моряки уже не разговаривали, они лежали скорчившись на полу.

Через полчаса Нина и Андрей потеряли сознание.

- Душат, мерзавцы, - хрипел Бакута, - душат, как мышей… Проклятые… Прощайте, друзья! - крикнул он, разрывая на себе рубашку.

Вдруг резко прогремел засов. Дверь распахнулась. Волна воздуха ворвалась в каюту. В дверях стоял Алендорф, раскачивая над головой фонарь и сумрачно глядя на распростертые у коек тела. В каюту торопливо вошел человек с ручным саквояжем и опустился возле Нины и Андрея.